— Скажи уж ему тогда, и почему нашим диссидентам здесь не нравится, — подначила Кармита.
— Кому-кому?
— Членам Земельного союза, торговцам, попавшим в тюрьму за продажу лекарств, которую принимает за должное вся Конфедерация, всем земледельцам и прочим жертвам помещичьего класса, включая вашу покорную слугу.
Гнев, усталость и отчаяние боролись в мозгу Луизы, грозя подавить остатки здравого смысла. Она так устала, но должна была терпеть — ради Джен. Ради Джен и драгоценного ребенка. Увидит ли она Джошуа снова?
— Почему ты так говоришь? — устало произнесла она.
— Потому что это правда. Конечно, к ней Кавана не привыкли. Особенно от таких, как я.
— Я знаю, что мир несовершенен. Я не слепая. И не дура.
— Не-ет, зато вы хорошо усвоили, как цепляться за свои привилегии, свою власть. И куда это завело вас? Всю планету захватили, отняли у вас. Так что — не так вы мудры? Не так могучи?
— Это гнусная ложь.
— Да ну? Две недели назад ты проезжала мимо меня верхом, когда я гнула спину на розовых плантациях поместья. Тогда ты остановилась, чтобы со мной поболтать? Заметила ли меня вообще?
— Прошу, сударыни… — пробормотал Титреано. Ему было неуютно.
Но Луиза не могла оставить без ответа этот вызов, оскорбление, гнусную инсинуацию.
— А ты — ты просила меня остановиться? — огрызнулась она. — Ты хотела бы слышать, как я болтаю о вещах, которые дороги и близки мне? Или ты была слишком занята, глумясь над ними? Ты, со своей нищей праведностью! Если я богата, значит, я злодейка — так по-твоему выходит, верно?
— Твое семейство — точно! Ваши предки обеспечили себе власть конституцией диктатуры. Я родилась в дороге, на дороге же и умру — пусть, я не против. Но вы обрекли нас на дорогу по кругу. Она не ведет никуда — и это в эпоху, когда можно долететь до самого центра галактики! Вы сковали нас цепями прочней любой тюрьмы. Я никогда не увижу рассветов и закатов другой планеты.
— Ваши предки знали нашу конституцию, когда приезжали, и это их не остановило. Они видели только, что она даст вам свободу бродить по дорогам, как вы это делали всегда, но вы не можете бродить на Земле.
— Если это свобода, почему мы не можем покинуть планету?
— Да кто вам мешает — купите билет на звездолет!
— Ага, размечталась! Вся моя семья за один сезон сбора почек не заработает на один билетик. Вы ведь и экономику контролируете. Все к тому, чтобы мы не заработали больше жалких крох.
— Я не виновата, что вы не способны придумать себе работы, кроме сбора Слез. Кибитка у тебя есть — почему не торговать вразъезд? Или насадить свои розы. На сотнях островов осталась незанятая земля.
— Мы не владеем землей, потому что не хотим быть прикованы к ней.
— Именно! — завопила Луиза. — Только ваши глупые предрассудки вас и держат. Не мы, помещики. Зато нас можно винить в ваших несчастьях, потому что посмотреть правде в лицо у вас смелости не хватает. И не думайте, что это только ваша беда. Я тоже хочу повидать всю Конфедерацию. Я каждую ночь об этом мечтаю. Но меня на звездолет никто не пустит. Мне не позволят — а это куда хуже. Вы свою тюрьму построили, а я в своей родилась. Меня привязывает к этому миру мой долг. Я всю жизнь должна положить на благо этого острова.
— О да. Страдания благородных Кавана. Как я признательна! — Кармита ожгла Луизу взглядом, едва замечая прислушивающегося Титреано и не обращая внимания, куда рысит ее конек. — А скажите, юная мисс Кавана, сколько в вашей благородной семье у вас братьев и сестер?
— Братьев у меня нет. Только Женевьева.
— А что же незаконные? — промурлыкала Кармита. — Про них забыла?
— Незаконные? Не болтай ерунды. В нашем роду их нет.
— Как ты в этом уверена! — горько хохотнула романэ. — Ну еще бы — ты же выше нас всех. Ну а я знаю троих, и это только в моем роду. Моя двоюродная сестра прошлым летом одного доносила — славный такой мальчуган, весь в отца пошел. В твоего отца. Как видишь, для него это не только тяжкий труд… но и удовольствие. Побольше, чем он мог найти в постели твоей матери.
— Вранье! — крикнула Луиза. Ей было мерзко и стыдно.
— Да ну? Со мной он спал за день до того, как отправился с солдатами в Бостон. И уж конечно, не зря заплатил деньги — я девушка честная, не обманываю. Так что не говори мне о благородстве и великих жертвах. Твое семейство не больше чем титулованные разбойники.
Луиза опустила голову. Глаза Женевьевы были широко распахнуты, девочка моргала, ослепленная багровым сиянием. «Господи, только бы она не слышала», — взмолилась про себя Луиза.
Она обернулась к цыганке. Губы ее мелко подрагивали, и удержать их больше не было сил, не было сил и спорить. Этот день одержал победу — он избил ее, взял в плен родителей, захватил дом, сжег поместье, запугал сестру и погубил последнюю каплю счастья — золотые, сладкие воспоминания.
— Если ты хотела отомстить Кавана, — тихонько проговорила она, — если ты хотела довести меня своими россказнями до слез — ты своего добилась. Мне уже все равно. Но сестру мою пощади. Она слишком много сегодня пережила. Слишком много для ребенка. Пусть уйдет в кибитку, где твои обвинения не слышны. Пожалуйста.
Она хотела сказать еще много, так много, но дыхание перехватило, и слова застряли в горле. Луиза начала всхлипывать, злясь на себя, что показывает сестре неприличную слабость, — но так легко было позволить слезинкам течь.
Женевьева до боли стиснула сестру в объятьях.
— Ну не плачь, Луиза, не плачь. — Она надула губки. — Я тебя ненавижу! — бросила она Кармите.