— Спасибо. А не лучше ли тебе погулять? Знаешь, сидеть тут целыми днями нездорово.
— Наверное.
— Я что-то не так сказала?
— Да нет. Просто… мне кажется, тут безопаснее.
— Безопаснее?
— Да. Я по пути сюда болтала с Келли, мы вместе были в челноке. Она мне все свои записи показала. Знаете, что одержимые боятся космоса? Они поэтому и наводят красные облака на небо — чтобы не видеть звезд.
— Это я помню, да.
— Забавно, если вдуматься — покойники, а темноты боятся.
— По-моему, слава богу, что они хоть чего-то боятся. Ты поэтому здесь сидишь?
— Ага. Тут как ночью. Здесь они меня не достанут.
— Джей, на Спокойствии нет одержимых. Клянусь тебе.
— Этого вы не можете знать. Никто не может.
— Ладно. Тогда на девяносто девять процентов — устроит?
— Верю. — Джей робко улыбнулась.
— Хорошо. По семье тоскуешь?
— По маме. Мы на Лалонд улетели, чтобы от остальных избавиться.
— Ох…
— И по Друзилле скучаю. Это мой кролик. И Санго — это был мерин мистера Манани. Но он умер. Его Декстер Квинн застрелил.
Несколько секунд Иона разглядывала девочку. Ей показалось, что приемные родители ничем ей не помогут — слишком много пережил этот ребенок, чтобы купиться на эрзац. Но доктор Гиддингс что-то говорил о подкупе…
— Я тебя хочу кое с кем познакомить. Думаю, вы хорошо сойдетесь.
— С кем? — спросила Джей.
— Она моя подруга, очень близкая. Но она не заходит в звездоскребы, ей это тяжело. Тебе придется встретиться с ней в парке.
— Мне надо подождать отца Хорста. Мы обычно обедаем вместе.
— Думаю, один раз он не будет против. Мы оставим ему записку.
Джей явно колебалась.
— Наверное… Я не знаю, куда он пошел.
«Повидаться с епископом Транквиллити». Но вслух Иона этого не сказала.
— Интересно, почему демон представился тебе красным? — спросил епископ, когда они проходили по старомодному саду при соборе среди вековых тисовых изгородей, розариев и окруженных камнями прудов. — Это кажется мне слишком… классическим. Едва ли можно поверить, что Данте в самом деле побывал в аду на экскурсии.
— Думаю, «демон» в данном случае — слишком упрощенный термин, — ответил Хорст. — Без сомнения, то был некий дух, но вспоминая тот случай, я могу заметить, что скорее любопытствующий, чем злобный.
— Поразительно. Встретиться лицом к лицу с существом мира иного… И ты говоришь, что оно появилось прежде, чем иветы начали свою черную мессу?
— Да. За несколько часов. Хотя на мессе оно присутствовало определенно, в тот миг, когда началось одержание.
— Значит, это его рук дело?
— Не знаю. Но его присутствие едва ли случайно. Какое-то отношение к этим событиям оно имело.
— Странно…
Хорста тревожила прозвучавшая в голосе старика меланхолия. Джозеф Саро был вовсе не похож на сурового реалиста, бывшего епископом арколога, откуда происходил Хорст. Это был добродушный и благовоспитанный человек, чья утонченность хорошо подходила для такой епархии, как Транквиллити. Почти седая борода и морщинистое черное лицо придавали ему некое приятное благородство, которое больше пристало бы светскому льву, нежели пастырю.
— Ваша светлость… — произнес Хорст.
— Странно подумать — две тысячи шестьсот лет прошло с той поры, как Господь наш ступил на землю, с последней эпохи чудес. Мы, как ты верно подметил, привыкли иметь дело скорее с верой, нежели с фактами. А теперь нас снова окружают чудеса, хотя и исключительно мрачного свойства. Церкви более не приходится учить ближних наших, а потом молиться, чтобы те приходили к вере, — нам достаточно указать пальцем. Кто может отвергнуть то, что предстает оку, хотя и искушает тебя?
Епископ неловко улыбнулся.
— Наше учение не потеряло смысла, — ответил Хорст. — Скорее напиталось им вновь. Поверьте, ваша светлость, церковь стояла веками, дабы живущие сегодня могли услышать слово Христово. Это великое достижение, и в нем все мы можем черпать утешение. Столько пережила наша вера — схизмы и ереси… И все, чтобы в самый черный час слово Его было услышано.
— Какое слово? — негромко спросил Джозеф Саро. — Слишком много истинных историй развелось за века — древнее правоверие, свитки откровенцев, учения ревизионистов. Слово Христа-воина или Христа-миротворца? Кто знает, что было сказано, а что приписали, чтобы ублажить Рим? Столько лет прошло…
— Вы ошибаетесь, ваша светлость. Простите меня, но разве так важны детали? Достанет того, что Он был. Веками мы несли дух слов Господа нашего, и его мы сохранили живым ради этого дня. Христос указал нам, что в каждой душе таится достоинство и каждый может быть искуплен. Если дух наш крепит вера, нам не потерпеть поражения. И с этой силой мы должны собраться, чтобы одолеть одержимых.
— Ты, без сомнения, прав, и все же весть эта кажется настолько…
— Простой? Основы всегда просты. Поэтому они и основы.
Джозеф Саро похлопал Хорста по плечу:
— Ох, мальчик мой. И кто из нас теперь учитель? Я завидую крепости твоей веры. Насколько проще был бы мой труд, если б я был наделен твоим рвением. Что человек обладает душой, для меня несомненно, хотя наши замечательные коллеги-ученые, конечно, станут искать рациональные объяснения во мраке квантовой космологии. Кто знает, быть может, они и найдут его. И что ж? А как объяснишь ты различия верований, Хорст? Тебе придется подумать об этом, потому что, Господь свидетель, подумают и другие. Теперь, когда существование мира иного подтверждено, религия — все религии — подвергнется проверке. Что скажешь ты о тех, кто уверен, будто именно им открыт истинный путь к Господу, — о мусульманах, индуистах, буддистах, сикхах, конфуцианцах, синтоистах, даже племенах Звездного моста, не говоря уже о сектантах всех и всяческих толков?